Культура древней Месопотамии

Попытка диалога с культурой более чем трехтысячелетней давности - именно диалога, т.е. разговора "на равных", а не "сверху вниз" - всегда тяжелый труд, связанный с напряженным внутренним усилием. Простого желания понять здесь бывает недостаточно, здесь необходимо умение слышать и видеть, определенный слуховой и зрительный опыт.

Один из современных исследователей пишет, что он совсем по-новому ощутил человека древности во время археологической экспедиции. "Несколько недель, проведенных в безлюдных песках на руинах древнего города, создали то психологическое настроение, которое заставляет особенно ярко представлять и воспринимать прошлое. Именно тогда автор впервые почувствовал, насколько сознание обитателя безвестного поселения - земледельца, ремесленника, воина - должно отличаться от сознания людей нашей эпохи. Горожанин, попавший в столь необжитую местность, не может не поражаться тому, сколь многое из оказавшегося вдруг самым необходимым он не знает, и сколь многое из того, что он знает, оказыватся совершенно бесполезным" (И.С.Клочков "Духовная культура Вавилонии"). Без сопереживания опыту одиноко стоящего посреди бескрайней степи человека, над головой которого бесконечное, не заслоняемое от него ни небоскребами, ни вершинами деревьев небо, невозможно понять многие существенные стороны его отношения к миру. Когды житель Месопотамии говорит: "Бог, ужасный, как далекое небо, как широкое море", - это очень далеко от ощущений нашего современника, развалившегося в теплый солнечный день на лужайке и лениво наблюдающего за плывущими по небу облаками.

Небо было для человека древности неумолимой, часто безжалостной к людям силой, и такое восприятие не оставляло места ленивой, мечтательной созерцательности. Коварные, непредсказуемо разливающиеся Тигр и Ефрат, хлесткие ливни, превращающие в мессиво землю под ногами, сухие колючие ветры, уничтожающие посевы и несущие смерть, - все это лишало человека уверенности в своем "завтра" и не внушало ему никаких иллюзий относительно значительности своего существования во вселенной. В отличие от древнего египтянина, значительно более устойчиво стоящего на земле и запечатлевшего эту устойчивость в грандиозных пирамидах и величественных заупокойных храмах, житель древней Месопотамии заботился, главным образом, о дне сегодняшнем и от созданной им культуры почти не осталось монументальных сооружений, - на месте цветущих городов сейчас лишь огромные песчаные холмы. Источником наших знаний об этой культуре является громадное количество заполненных клинописью глиняных табличек: к настоящему времени их найдено более полуторамиллионов. Эти таблички содержат экономические и юридические документы, молитвы и заклинания, гимны богам, эпос, астрологические и математические тексты. Однако, несмотря на обилие материала, составить из него связный рассказ о судьбе цивилизации достаточно сложно: группы текстов крайне неоднородно расположены по темам и эпохам, некоторые периоды вообще остаются в тени. Можно сказать, что громадное культурно-историческое полотно, которое называют древнемесопотамской цивилизацией, распалось на множество клочков, и если кое-где соединенные вместе обрывки воссоздают участок картины, в большинстве случаев недостающие связи ученому приходится домысливать самому. С этими оговорками мы перейдем к описанию контуров цивилизации древней Месопотамии.

Название "Месопотамия" ("Междуречье") было дано древнегреческими географами равнинной области между реками Тигр и Ефрат - сейчас на этой территории располагается Ирак. За более чем трехтысячелетнюю историю (3500-500 г. до н.э.) здесь существовало и сменяло друг друга несколько крупных и множество мелких государств: наиболее значительными из них являются Шумер, Аккад, Ассирия и Вавилония. Каждое из этих государств имело характерные, присущие только ему черты, эти государства разделяла громадная пространственно-временная пропасть. Тем не менее за всеми различиями отчетливо различим единый каркас, единый тип восприятия, единый менталитет, позволяющий говорить о культуре древнего Междуречья как о целом.

Основным мотивом в многоголосии месопотамской цивилизации является, пожалуй, тема власти. Измученные окружающих их природным хаосом и бессистемностью, жители этих мест тяготели к идее противостоящего хаосу порядка, ассоциирующегося в их сознании с властью. Власть воспринималась ими как сила, придающая устойчивые и осмысленные формы неорганизованному хаосу, превращающая случайный набор элементов в единый организм, сила, подчиняющая себе фукционирование космоса и определяющая нормы жизни как для богов, так и для людей. Среди богов олицетворением этой силы был бог неба Ану, на земле его функции выполнял царь. Почитание богов и подчинению царю считалось одной из основных людских добродетелей, по этим признакам цивилизованный человек отличался от варвара. В отличие от современного человека, стремящегося к максимальному освобождению от каких бы ни было норм и часто возводящего анархию чуть ли не в принцип, житель Двуречья стремился к предельной ритуализации быта и мир его обладал ничтожным количеством "степеней свободы". Характерным проявлением такого подхода является представление о "шимту" - судьбе, определяемой человеку при рождении всемогущими богами и практически лишающее его всякой свободы выбора. Это приводит к вполне определенному типу ориентации в мире: основной акцент делается не на активном творении своей судьбы, как это происходит в современной цивилизации, где человек предоставлен самому себе, а на выведывание, узнавание того, что тебе предназначено. Так современный человек, собравшийся в другой город, может быть остановлен лишь объективными обстоятельствами: отсутствием билетов в кассах, волнениями, забастовкой и т.д. - житель же Междуречья прежде всего старался в такой ситуации с помощью гаданий или каким-нибудь другим способом выяснить вписывается ли эта поездка в определенный ему жизненный путь. Здесь есть некоторая аналогия с мышлением ребенка, который тоже не принимает решения сам, а спрашивает разрешения или узнает о планах на будущее у родителей.

Понятно, какую роль при таком типе мышления должна была играть практика гаданий.

И действительно, достижения Месопотамии в этой области были очень значительными: ее астрология и методика предсказания будущего оказали существенное влияние на другие цивилизации. Интересно, что в библиотеке последнего ассирийского царя Ашшурбанапала (668-627 гг. до н.э.), не имеющий себе равных ни в Ассирии, ни в Вавилонии, большинство клинописных табличек представляло из себя не научные или экономические трактаты, не фольклорные или эпические произвеления, не молитвы или гимны богам, а книги предсказаний, охватывающие практически все бытовое пространство человека. Наиболее популярными методами определения будущего считались наблюдения за маслом на воде (лекантомания), дымом из курильницы (либаномания), гадание по печени жертвенного животного (гепатоскопия) и гадание по внутренностям жертвенного животного (экстиспиция). В качестве знамений рассматривались вещие сны, особенности тела человека (цвет волос, форма ногтей, характер и размещение родинок и пятен на коже и т.п.). Вера в знамения считалась в Месопотамии таким же признаком цивилизованного человека, как почитание богов и послушание царю. Как видно из анализа некоторых текстов, право поступать по собственной воле оставляется изгоям и животным, цивилизованный человек должен делать то, что предписано ему судьбой. Очень характерно, что ни в шумерском, ни в аккадском языке не существовало понятия "свободный", "свобода"; характерное для античной классики противопоставление "свободный"-"раб" заменялось здесь антиномией "господин" - "раб". Так любой человек был рабом богов. Знаменательна для этого история возникновения человека, изложенная в древнемесопотамском мифе "Эума элиш" ("Когда вверху").

Первое время после возникновения мира богам приходилось выполнять обременительные домашние обязанности: добывать себе пищу, строить жилища, рыть каналы, орошать поля.

Для того, чтобы избавиться от этих нудных забот и заниматься делами, более достойными их назначению, боги создали человека. Верховный бог Вавилона Мардук, являющийся в поэме царем богов, перед созданием человека произнес следущие слова:

Я вяжу жилы, я плоть укреплю костями,
Я люллю создам, я назову его "человеком".
Воистину я сотворю человека, люллю.
Бремя богов на него возложу я,
Дабы они вздохнули свободно.

Итак, на человека в космическом государстве волей богов были возложены те функции, которые обычно возлагаются на раба в государстве человеческом. Земля в представлении жителей Междуречья была родовым поместьем богов, где они жили в специально построенных святилищах, тщательно скрываемые от постороннего взгляда (считалось, что божество не любит встечаться с людьми), где их кормили, развлекали и даже устраивали им охоты. В соответствии с основными принципами мифопоэтического мышления божество считалось присутствующим в специально изготовленной и подвергнутой сакральной процедуре статуэтке, причем если статуэтка вывозилась из города в результате его захвата, жители полагали, что божество покинуло город. Жизнь божества представлялась до предела натуралистично и была слепком с жизни царя. Приведем в качестве примера описание процедуры кормления бога в храме Урука: "Еда подавалась два раза в день. Первая и основная трапеза приходилась на утро, когда храм открывался, вторая - на вечер, очевидно непосредственно перед закрытием дверей святилища. Каждая трапеза состояла из двух блюд, называемых "основное" и "второе". Блюда различались между собой, по-видимому, скорее по количеству, чем по составу продуктов. Сначала вносили стол и ставили перед изображением, потом в чаше подавали воду для омовения рук. Затем на столе в предписанном порядке размещалось несколько сосудов с жидкой и полужидкой пищей, а также сосуды с напитками. В качестве основного блюда подавалось определенным образом приготовленное мясо. Наконец, на столе появлялись фрукты - по свидетельству одного из текстов, красиво уложенные. Играла музыка, курились благовония. Через некоторое время блюда убирали, стол выносили и идолу снова предлагали воду для омовения рук " (Л.Оппенхейм "Древняя Месопотамия"). Религиозные обязанности города по отношению к божеству сводились к описанному выше уходу за ним. Религиозный климат обычного горожанина был крайне умеренным. От него не требовалось ни изнурительных постов, ни долгих молитв. Все, что он был должен - это присутствовать на проводимых один-два раза в году общегородских праздниках. Посты и другие религиозные процедуры касались лишь царя и жрецов. Однако картина взаимоотношений человека с богом будет не полной, если не сказать ничего о концепции личного бога. Наряду с общегородскими и общегосударственными божествами у каждого человека существовал свой личный бог (своего рода ангел-хранитель), обычно второстепенный бог пантеона, личным рабом которого считался этот человек. Такой бог олицетворял удачливость, жизненную сила индивида, защищая его от недугов, врагов, несчастий. У человека с ним образовывались почти родственные, иногда даже фамильярные отношения. В качестве примера таких отношений приведем письмо одного из смертных своему личному богу: "Богу моему отцу скажи, так говорит АпильАдад, раб твой: "Почто пренебрегаешь ты мною ? Мне подобного кто тебе даст, кто заменит меня ? Мардуку, что любит тебя о том напиши ! Узы мои да разорвет он ! Лик твой да узрю я, ноги твои да поцелую я ! Помилуй и семью мою - старых и малых моих !

Ради них милость мне окажи, помощь свою мне даруй !" Это письмо интересно соединением какой-то шарманочной интонации с осторожными упреками и намеками на свою значимость для божества. Есть в нем одна, не совсем понятная современному читателю деталь: обращение к Мадруку и просьба разорвать какие-то узы. Оказывается, речь в письме идет о тяжелой болезни. Как мы уже отмечали в первой лекции, любая болезнь рассматривалась древними как злой демон, который схватил жертву и держит ее в плену. В этой ситуации личный бог бессилен, здесь необходимо вмешательство более могущественного члена пантеона. Однако личный бог "имеет связи" в мире богов и может похадатайствовать за больного.

Внимательный читатель, видимо, задаст здесь вопрос: как боги могут влиять на судьбу человека, если все предопределено с рождения ? Для понимания этого можно обратиться к связи между законом и его конкретной реализацией: "шимту" не является такой же неумолимый, как закон природы, она, скорее напоминает человеческий закон, который всегда можно обойти, если договориться с судьей. Для того, чтобы изменить "шимту", существовал и еще один способ: необходимо было поменять свое имя и социальный статус, как бы превратившись тем самым в другую личность. Так однажды, чтобы помешать предсказанию о грозящей смерти царя, на трон посадили другого человека (названного "подменный царь"), потом убили его и тем самым как бы "обманули судьбу".

Здесь уже говорилось о черезвычайно умеренной религиозной жизни простого месопотамца. Он не питал особых иллюзий по отношению к загробному миру, смерть была для
него "страной без возврата"; на загробное воздаяние никто не уповал, все главное совершалось на земле. Основными ценностями для жителя этих мест были богатство, здоровье, наличие потомства. "Плохо быть бедным и больным, хорошо быть здоровым и богатым", - вот, пожалуй, один из центральных тезисов шумеро-вавилонской этики. В отличие от напряженной, парадоксальной местами этики христианства эта этика - этика "здравого смысла". И именно "здравый смысл" привел человека Междуречья к двум "вечным" вопросам, которые не имели разрешения в рамках созданной им системы.

Сформулировать их можно так: почему человек, ведущий праведную жизнь, должен умереть, т.е. подвергнуться самому страшному из всех наказаний, обрушивающихся на человека, и почему человек, ведущий добродетельную жизнь, иногда просто захлебывается от потока нахлынувших на него несчастий ? Первый вопрос поставлен в знаменитом шумерском "Эпосе о Гильгамеше", второй обсуждается в нескольких произведениях, составляющих корпус сочинений "о невинном страдальце".

"Эпос о Гильгамеше" рассказывает о легендарном царе Урука в Южной Вавилонии, потрясенной смертью своего товарища Энкиду и пытающемся найти способ избежать своей
судьбы:

Друг мой, которого так любил я,
С которым мы все труды делили,Его постигла судьба человека!
Шесть дней, семь ночей я над ним плакал,
Не предавая его могиле,Не встанет ли мой друг в ответ на мой голос?
Пока в его нос не проникли черви!
Устрашился я смерти, не найти мне жизни!
Словно разбойник, брожу я в пустыне.

Однако все говорят Гильгамешу о бессмысленность его затеи:

Гильгамеш! Куда ты стремишься?
Жизни, что ищешь, не найдешь ты!
Боги, когда создавали человека,Смерть они определили человеку,
Жизнь в своих руках удержали.
Ты же, Гильгамеш, насыщай желудок,
Днем и ночью да будешь ты весел,
Праздник справляй ежедневно,
Днем и ночью играй и пляши ты!
Светлы да будут твои одежды,
Волосы чисты, водой омывайся,
Гляди, как дитя твою руку держит,
Своими объятьями радуй подругу Только в этом дело человека!

Гильгамеш не хочет мириться с общей участью, однако все его поиски оказываются безрезультатными. Поэма оканчивается безрадостной картиной: не нашедший бессмертия Гильгамеш плачет, оплакивая тщетность своих усилий. Поэма не дает ни античного катарсиса, ни столь характерного для сказок счастливого конца, она как бы обрывается в никуда, поставленный в ней вопрос остается открытым. Точно так же не дает никакого отчетливого ответа на вопрос цикл поэм "о несчастном страдальце". Создается впечатление, что месопотамская культурная модель столкнулась здесь с проблемами, которые, как уже отмечалось, не могли быть разрешены внутри нее, как, например, не могла быть понята греками иррациональность. Для разрешения этих проблем требовалась другая культура.