Трагедия писателя - трагедия народа (духовная жизнь общества в 40—50 гг.)

	Скачать реферат: Трагедия писателя - трагедия народа (духовная жизнь общества в 40—50 гг.)

К 40-м гг. российская культура подошла с большой тревогой по поводу разрушительного воздействия административно-командных методов руководства экономикой и культурой, усиливающегося духовного контроля государства и партии над творческой интеллигенцией. Губительно действовали на умы и души деятелей культуры Пролеткульт и РАПП. Школу и всех граждан отделили от церкви, лишив тем самым людей самого святого - истоков богатой национальной культуры, истории, нравственности.

Не иначе как преступлением можно назвать тайную распродажу бесценных сокровищ Эрмитажа, Русского музея, Русской Православной Церкви и Дома Романовых. 40-е гг. стали временем усиления и укрепления административно-командной системы. Политический тоталитаризм вызвал целый ряд страшных человеческих трагедий - трагедией ученых, честных художников. Достаточно вспомнить судьбы А. Платонова, М. Булгакова, М.

Цветаевой, О. Мандельштама, А. Ахматовой. В их творчестве - боль и конфликт духовный, социальный и политический.

Духовная суть 30—50-х гг. трагически-иронично передана в одном из стихотворений О. Мандельштама: А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей, Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет, Как подковы, кует за указом указ — Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него, то малина, И широкая грудь осетина.

В 1941—1945 гг. на плечи русского народа легла основная тяжесть борьбы с фашистской Германией и ее союзниками. Великая Отечественная принесла России невиданные разрушения и народные бедствия.

В первые же дни войны творческая интеллигенция откликнулась на призыв: «Все для фронта - все для победы!» Литература обратилась к традиционным фольклорным формам поэзии - заклинанию, клятве, заговору. Лирика смогла тонко передать чувства бойца - защитника Родины. Всем знакомы стихи К. М. Симонова «Жди меня», А. А. Суркова «Землянка», А. А. Ахматовой «Мужество».

Для драматургии главной стала тема всенародного ратного подвига, которая показана в пьесах «Фронт» А. Е. Корнейчука, «Нашествие» Л. М. Леонова, «Русские люди» К. М. Симонова. Бессмертна поэма А. Т. Твардовского «Василий Теркин».

Особой строкой вписаны в военную литературу уникальные «блокадные стихи» (А. А. Прокофьев «Россия», О. Ф.Берггольц «Ленинградская поэма»).

Большую роль в воспитании патриотического чувства, веры в победу сыграла кинематография. Рискуя жизнью, на фронт выезжали оперативные киногруппы, выпускавшие регулярные документальные фильмы. Создавались художественные фильмы, в которых эмоционально воплощался образ героя-патриота: «Жди меня» (режиссеры А.

Б. Столпер, Б. Г. Иванов), «Два бойца» (режиссер Л. Д. Луков), «В шесть часов вечера после войны» (режиссер И. А. Пырьев) и др. Талантливо воплотил историко-патриотическую тему в фильме «Иван Грозный» режиссер С. М. Эйзенштейн.

В изобразительном искусстве особое значение имел плакат. Мастера плаката отталкивались от традиционной народной картинки-лубка. Лаконичные и выразительные плакаты были понятны даже малограмотному.

Уже в первые дни войны на улицах появился знаменитый плакат Ираклия Моисеевича Тоидзе «Родина-мать зовет!» Его сила, драматизм композиции могут сравниться только с плакатом времен гражданской войны.

В начальный, самый тяжелый период войны главным героем плаката был сражающийся советский воин (А. А. Кокорекин «За Родину!»). Под непосредственным впечатлением событий начала войны созданы картины А. А. Дейнеки «Окраина Москвы. Ноябрь 1941 г.» и «Оборона Севастополя», А. А. Пластова «Фашист пролетел», С. В. Герасимова «Мать партизана».

Хачатуряна «Гаянэ» и, конечно, Седьмая симфония Д. Д. Шостаковича.

Седьмая («Ленинградская») симфония - одно из самых значительных и популярных даже у неискушенного слушателя произведений Шостаковича. Симфония написана в 1941 г., причем большая ее часть создана в осажденном Ленинграде. Музыка симфонии создавалась в страшных, несопоставимых с творчеством условиях.

Утром 16 сентября 1941 г. Дмитрий Дмитриевич выступал по лениградскому радио. Город бомбили фашистские самолеты, и композитор говорил под аккомпанемент зенитных орудий и разрывы бомб.

«Час тому назад я закончил партитуру двух частей большого симфонического произведения. Если это сочинение мне удастся написать хорошо, удастся закончить третью и четвертую части, то тогда можно будет назвать это сочинение Седьмой симфонией.

Для чего я сообщаю об этом? Для того, чтобы радиослушатели, которые слушают меня сейчас, знали, что жизнь нашего города идет нормально. Все мы несем сейчас свою боевую вахту... Советские музыканты, мои дорогие и многочисленные соратники по оружию, мои друзья! Помните, что нашему искусству грозит великая опасность.

Будем же защищать нашу музыку, будем же честно и самоотверженно работать...» Не будет преувеличением сказать, что одним из потрясающе героических фактов военных лет стала премьера симфонии в осажденном Ленинграде в августе 1942 г. В голодном, полуживом блокадном городе люди нашли в себе силы исполнить симфонию. В оркестре Радиокомитета к тому времени осталось лишь 15 человек, а нужно было не меньше ста! По городу собирали всех оставшихся в живых музыкантов, тех, кто играл в армейских и флотских фронтовых оркестрах под Ленинградом. Репетировали, падая в обморок от голода, сложное, полное драматизма и великой веры в победу сочинение.

9 августа седьмую симфонию сыграли в зале филармонии. Дирижировал Карл Ильич Элиасберг. Ольга Берггольц написала тогда в «Комсомольской правде»: «Эти люди достойны были исполнять симфонию своего города, и музыка была достойна их самих... На партитуре симфонии авторская надпись «Посвящается городу Ленинграду».

Эту музыку часто сравнивают с документальными произведениями о войне, называют «хроникой», «документом» - настолько точно передает она дух событий. Схватку советского народа с фашизмом Шостакович раскрыл как борьбу двух миров: мира созидания, творчества, разума и - мира разрушения и жестокости; человека и - цивилизованного варвара; добра и зла. Очень точно о вере в победу, мощно прозвучавшей в этой симфонии, сказал А. Толстой: «На угрозу фашизма - обесчеловечить человека - он ответил симфонией о победном торжестве всего высокого и прекрасного, созданного гуманитарной культурой...».

Седьмая симфония Д. Д. Шостаковича - великое произведение, отразившее в себе ту трагическую эпоху, которая породила его. Яркое и талантливое, оно поведало всему миру о мужестве и героизме советских людей, об их страданиях и непоколебимой стойкости в борьбе с врагом. Воспето с полной силой было противостояние насилию, злу.

Как часто, наверное, вспоминали потом, в эпоху 50-х, эту свободу мысли, свободу творчества, полет авторского духа.

В годы после войны вернулось то, от чего, казалось бы, ушли уже навсегда. С новой силой сталинская администрация начала подавлять любое проявление свободомыслия, которое родилось на почве Великой Победы. В августе уже 1946 г. был принят целый ряд «идеологических» партийных постановлений ЦК ВКП(б): «О журналах «Звезда» и «Ленинград», «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению», «О кинофильме «Большая жизнь», «Об опере Мурадели «Великая дружба» и др. С этих документов началась следующая цепочка (после довоенных) трагических судеб писателей, композиторов, режиссеров, среди которых С.

С. Прокофьев, А. И. Хачатурян, Д. Д. Шостакович, А. А. Ахматова, М. М. Зощенко, Э. Г. Казакевич, Ю. П. Герман, В. И. Пудовкин, С. М. Эйзенштейн. Какой блестящий ряд имен, какая трагедия для русской интеллектуальной жизни, какая бессовестная, преступная «ошибка» истории! Цель откровенной травли и клеветы была одна - запугать интеллигенцию, заставить ее работать в идеологическом русле «партийности» и «социалистического реализма». Искоренить же пытались самостоятельность мышления, творческую индивидуальность, стремление сделать культуру по-настоящему высокой, а не псевдореальной, не надуманной, не идеализированной.

Страшным пятном на истории российской литературы лежит смерть одного из виднейших литературных деятелей, писателей тех лет - А. А. Фадеева.

Александр Александрович Фадеев родился в 1901 г. Детство его прошло на Дальнем Востоке. Умел он и пахать, и косить, запрячь лошадь, колоть дрова, мыть полы, штопать одежду. Фадеев был влюблен в могучую природу Приморья с курящимися сопками, великанами-кедрами, разливами непокорных рек, в сильных и мужественных людей - русских переселенцев, рыбаков и звероловов. Зачитывался он Майн Ридом, Фенимором Купером, Джеком Лондоном. В наивные представления юноши жизнь внесла свои, отнюдь не романтические коррективы.

 В библиотеках, в «красных уголках» фабрик и заводов, где собиралась рабочая молодежь, о нем заговорили уже в 1926 г. Вышел роман никому не известного Фадеева «Разгром». И не о разгроме «белых», как было принято в те годы, а о разгроме красногвардейского отряда. Чудом романа было то, что за разгромом, которым заканчивается роман, виделась читателю победа именно «красных». Необъяснимое литературное волшебство. За маленькой, в мягкой обложке, увлекательной книжкой буквально «охотились» читатели. Прошел даже слух, что сам Фадеев служил в том отряде, что сам он участник тех событий и даже был ранен...

Ну а потом появились завоевавшие такую же любовь и неизменный интерес «Последний из удэге» и «Молодая гвардия». Их прочли миллионы. Это потом, позже, его резко раскритикуют за лирическую стихию в романе («Молодая гвардия»), за любование молодостью, за увлечение подвигом молодых, вступивших без приказа (без пресловутого плана) в поединок с сильнейшим врагом, с фашизмом. Уже в 1944 г. «Правда» указала на то, что в романе не видна «руководящая и воспитательная роль партии».

А пока Фадеев обласкан правительством, он по праву занимает место одного из руководителей Союза писателей и, наконец, становится его генеральным секретарем. В творческих кругах прошел слух, что его поддерживает сам Сталин. Мало кого удивила наступившая после смерти «отца народов» опала. Фадеев отодвинут с первой роли в Союзе писателей на вторую. Для всех положение внешне мало изменилось. Ничего трагедийного вроде не произошло. Был генеральным секретарем - стал одним из секретарей Союза писателей. Был членом ЦК КПСС - стал кандидатом в члены ЦК. Удивляться было нечему, ведь в течение 1954 г. влияние Н. С. Хрущева в новом составе руководства страны становится очень сильным. Он резко изменяет весь стиль и содержание работы как высших партийных органов, так и других организаций. А еще раньше, в 1953 г., через 5 дней после смерти Сталина, Г. М. Маленков на заседании Президиума ЦК КПСС внес предложение прекратить пропаганду культа личности.

Что это - обещание свободы? Поклонники таланта Фадеева даже радовались: слава богу, освободился от организационной суеты и, может быть, теперь напишет еще и еще много оригинальных, значительных произведений! И вдруг - как гром - 13 мая 1956 г. - застрелился! Что это было? Депрессия? Последствия тяжелого заболевания? Шолохов в те дни в разговоре с друзьями неистовствовал: - Ну ты подумай, подумай, какую подлую причину выставили - алкоголизм! Почитал вот, звоню в Президиум ЦК.

У телефона оказался Ворошилов. Зачем, спрашиваю, такую версию опубликовали, посмертно унизили талантливейшего писателя, героя гражданской войны, вместе с делегатами X съезда партии штурмовавшего мятежный Кронштадт в двадцать первом, тяжело раненного в том бою, - зачем?! И знаешь, что сказал в ответ Ворошилов ноющим голосом? Он, слышь, страшное письмо нам оставил, на личности членов Политбюро перешел! (М. Шкерин. «Трагедия писателя»).

Что же это за «страшное письмо»? Оно пролежало в сейфах несколько десятилетий, и вот, наконец, стало «документом» эпохи. Это не просто предсмертная исповедь, это - «отчаянный крик исстрадавшейся души»: «В ЦК КПСС. Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы - в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли, благодаря преступному попустительству власть имущих...

Литература - эта святая святых - отдана на растерзание отсталым элементам народа... С каким чувством свободы и открытости мира входило мое поколение в литературу, какие силы необъятные были в душе и какие прекрасные произведения мы создавали и еще могли бы создать! Нас уничтожали, идеологически пугали и называли это - «партийностью». И теперь, когда все можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность - при возмутительной дозе самоуверенности - тех, кто должен был все это исправить. Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных... Жизнь моя как писателя теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни...» Кого так испугали последние строки, полные прямоты и мужества, отчаянной правды и страдания? Может быть, тех, кто заставил еще в 1941 г. написать М. И. Цветаеву также перед самоубийством: «Попала в тупик». Или еще раньше, в 1939 г., в стихотворении «О слезы на глазах!..»: Отказываюсь - быть В бедламе нелюдей.

Отказываюсь жить С волками площадей.

Отказываюсь выть С акулами равнин.

Вниз - по теченью спин.

Не надо мне ни дыр Ушных, ни вещих глаз.

На твой безумный мир Ответ один - отказ.

Может быть, одной из причин письма и особенно слов «...нас уничтожали, идеологически пугали» и «...где на тебя обрушивается подлость, ложь, клевета» является случай, когда Фадеев не смог, не решился помочь другу? Закадычный друг Фадеева Иван Макарьев, работавший в секретариате Союза писателей при Горьком, попал по ложному доносу на «каторгу». Девятнадцать лет провел он в лагерях. Писал оттуда Фадееву - «Заступись!».

Фадеев не ответил, не заступился. Когда Макарьев освобождался, он увидел в числе подписей под резолюцией, поддерживающей его арест, знакомый росчерк Фадеева. При встрече в Москве в Союзе писателей он подошел к Фадееву за объяснением, но ничего спросить не смог. Промолчал. Фадеев распахнул руки, стал оправдываться: «Прости, струсил». «Ну а резолюцию согласия с арестом тоже из трусости написал? Ведь если бы написал «не согласен», меня бы, возможно, на каторгу не закатили!» - недоумевал Макарьев». «Плюнь мне в лицо, Иван», - ответил Фадеев.

В середине пятидесятых много писателей вернулось из лагерей. При освобождении им показывали «дела», и они, вернувшись, шли к Фадееву. Возвращались не все. Иные оставались там навечно. Приходили жены и дети погибших...

Многим Фадеев запомнился другим. И их тысячи. На протяжении всех лет работы в Союзе писателей выступал на заседаниях и писательских собраниях свободно, без заранее написанного текста. Выходил к трибуне с листком из блокнота. Говорил свободно, содержательно, остроумно. Зал реагировал активно, заинтересованно. То смех вспыхивал, отвечая на шутку, то одобрительные, а подчас и протестующие возгласы. Был и такой, запомнившийся всем членам президиума секретариата СП случай, когда обсуждался план издательства «Советский писатель» на будущий год. Один из членов президиума предложил включить в план сборник стихов, который он рецензировал.

Стихи были хорошими, может быть, даже талантливыми. План уже был утвержден и достаточно напряжен.

Можно было только отменить издание какого-либо писателя. С минуту все молчали. Фадеев, председательствовавший на заседании, вдруг сипловато прокашлялся в кулак и сказал: «Есть предложение включить в план означенный сборник вместо очередного переиздания романа «Молодая гвардия». Возражений против замены нет? Принимается».

Александр Фадеев, несомненно, был писателем большого таланта. Он был наделен характером сложным, противоречивым. Властный, до крайности самолюбивый, неимоверно гордый, смелый в суждениях по вопросам литературы, демократичный, самоотверженный. И при всем том безжалостный. Вероятно, он мог бы сказать в свое оправдание, что безгранично верил Сталину... Как, впрочем, и многие в то время. Такова логика его трагедии...

Теперь известны и трагедии других романов. От М. А. Шолохова требовали абсурдной переделки «Тихого Дона», «перевоспитания» главного героя Григория Мелехова вплоть до его перехода в лагерь красных. Подобные требования «улучшить историю» толкали писателей на компромиссы, на поиски полуправды («Поднятая целина» М. А. Шолохова, «Хлеб» А. Н. Толстого, второй вариант «Молодой гвардии» А. А. Фадеева).

Целая серия постановлений второй половины 40-х гг. по вопросам культуры, получивших в народе название «ждановских» постановлений, уничтожающая критика художников, журналистов и т. д. не могли не сказаться на советском искусстве. Писать стало небезопасно. Наконец, на собрании ленинградского партактива А. А. Жданов выступил с концепцией двухпоточности искусства. Теперь все современное искусство разбивалось на два потока, и положение художника, попавшего во второй поток, было поистине трагическим. В свете этих положений предполагалось развитие искусства 40—50-х гг.

Но нельзя рассматривать этот период российской истории только как репрессивный и темный.

В 1946 г. Советское правительство значительно увеличило расходы на науку, была организована целая сеть научно-исследовательских институтов, которые вошли потом в золотой фонд советской науки.

Развитие получили средства массовой информации. Развивалось радиовещание, телевидение. В 1958 г. действовало уже 53 телецентра. В области физики, химии, точной механики был достигнут целый ряд успехов.

Была испытана атомная бомба.

В 50-х гг. началось строительство новых и расширение старых съемочных площадок киностудий Москвы и Ленинграда. Увеличился выпуск фильмов на «Ленфильме» и Центральной студии детских и юношеских фильмов, на Свердловской киностудии. В кино пришли выпускники ВГИКа: режиссеры С. Ф. Бондарчук, В. П. Басов, Л. И.

Гайдай, Г. Н. Данелия, Л. А. Кулиджанов и др. Возрождалась исконно русская патриотическая идеология. Так, особой областью художественной культуры стало возведение мемориальных комплексов памяти жертв войны.

Кардинальные изменения произошли в архитектуре, которая зависела от экономических возможностей страны.

Если в конце 40-х гг. в Москве развернулось строительство дорогостоящих высотных зданий, подчеркивающих устойчивость существующих порядков, то в декабре 1954 г. на Всесоюзном совещании строителей эта политика помпезности была резко раскритикована. Необходимо было срочно решать проблему жилья. Надо было развивать массовое, дешевое жилищное строительство. Архитектура как искусство отступает на второй план. Возникают однообразные новые районы типа первых московских «Черемушек». Несмотря на художественное несовершенство, такое строительство дало возможность многим семьям получить комфортабельное жилье вместо привычных, но надоевших «коммуналок».

XX съезд КПСС (14—25 февраля 1956 года) стал во многом переломным моментом в истории России, хотя далеко не все надежды, связанные с ним, оправдались. Съезд и исторический доклад на нем Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях» дали толчок процессу обновления общества, должны были положить начало освобождению сознания общества от сложившихся идеологических штампов. Период жизни страны, связанный со съездом, получил название «оттепели» - по одноименному роману И. Эренбурга.

Особенно этот период повлиял на молодое поколение. Позднее многие представители его, уже в условиях брежневского «застоя», остались верны убеждениям, сформированным во время «оттепели».

Использованная литература

1. Георгиева Т. С. История русской культуры. М.: Юрайт, 2001.

2. Рапацкая Л. А. Русская художественная культура. М.: Владос, 1998.

3. Третьякова Л. С. Страницы советской музыки. М.: Знание, 1980.

4. Учебник по советской музыкальной литературе /сост. И. Прокофьева, Г. Скундина. М.: Музыка, 1974.

5. Учебный курс культурологии /под ред. Г. В. Драч. Р.-н-Д.: Феникс, 1997.

6. Шкерин М. Трагедия писателя. М.: Политиздат, 1990.